Пресс-центр / новости / Интервью /

Приговор по научной статье

Журналы второго эшелона

Вадим Тихонович, что сегодня происходит в мире научной периодики?

– Идёт конкуренция журналов за тираж, прибыльность, статус. Исход этой борьбы зависит от массы факторов, большинство из которых, к сожалению, работают не в нашу пользу. Возьмём хотя бы тот факт, что мировая научная периодика пришла к тому, что маломальский шанс на успех имеют англоязычные журналы. Статьи на других языках учёные уже не читают. В этом смысле нам не так-то легко. Конечно, и в России есть издания, которые синхронно переводятся на английский (в их числе и «Биоорганическая химия»), но всё равно, в конечном счёте, они остаются журналами второго эшелона. Причины такого положения дел лежат на поверхности: лучшие статьи идут в журналы первого уровня, которые давно занимают верхние строчки рейтинга и активно читаются. Их успешность определяется импакт-фактором, который, в свою очередь, зависит от средней цитируемости публикуемых в издании статей. Исходя из этого, учёные стремятся отдавать свои статьи именно в журналы с высоким импакт-фактором. Тем более что в последнее время пошла мода начислять надбавки к зарплате за публикации в высокоимпактных журналах. Таким образом, в этом процессе всё взаимосвязано. Рейтинг журналов зависит от качества публикуемых в нём статей, а качественные статьи идут только в самые рейтинговые издания.

Кроме всего прочего, нашим журналам тяжело конкурировать ещё и по техническим причинам. У нас безумно отстал уровень полиграфии. От момента вёрстки макета до выпуска издания проходит три месяца! Соответственно, вместо того чтобы выходить через шесть месяцев, мы выходим через девять. Мы и так и этак поднимаем вопрос, но сделать что-то крайне проблематично. А время, проходящее между подачей статьи и её выходом в свет, –  существенный фактор. Автор не хочет долго ждать, он пойдёт искать другой журнал. За рубежом «технического тормоза» нет: свёрстано – издано.

По большому счёту, расстановку сил на этом рынке изменить, наверное, сложно?

– Я бы, конечно, очень хотел поднять журнал «Биоорганическая химия» на верхние строчки рейтинга, но – будем реалистами – сделать это при сложившихся условиях невозможно. Мы добились внесения нашего издания в базу Web of Science, согласно которой его сегодняшний импакт-фактор равен 0,9. Это очень мало в сравнении с аналогичным показателем Nature, но для отечественной научной периодики, где, как всем известно, большинство журналов вообще не имеют импакт-фактора, прилично. У нас нормальное качество и цитируемость. Но это всё же русскоязычный журнал, пробиться в который существенно проще, чем в высокоимпактные международные издания. По сути дела, мы тоже не внутрироссийское издание. Нам присылают статьи из других стран, но большинство из них, около 80 процентов, отклоняются. Из Израиля более-менее приличные работы приходят, из Индии или Китая – примерно 2/3 получают отрицательные рецензии; из Турции и Ирана – порядка 90 процентов. Общие отклонения – 20-30 процентов от всех присылаемых статей, включая российские. Топовые зарубежные журналы, думаю, отклоняют больше половины статей.

При этом надо отметить, что в российские журналы, как правило, идут работы, по каким-то причинам не прошедшие в издания с более высоким импакт-фактором. Это, кстати, может быть связано не только с их качеством, но и, например, с модными веяниями: статья просто не попадает в определённую тематическую струю. Бывает, в западные издания трудно пробиться из-за наличия влиятельных конкурентов, которые изменяют настрой рецензентов. Или же из-за банального переизбытка статей в портфеле журнала. Изредка у нас публикуются очень сильные материалы, но их мы чаще всего буквально выпрашиваем у известных учёных, когда готовим тематические сборники.

Фокусы рецензирования

Что представляет собой институт рецензирования в вашем журнале?

– В журнале «Биоорганическая химия» есть редколлегия, которая представляет разные направления в нашей области науки – химической биологии, биоорганической химии и так далее. Когда статья поступает в редакцию, её смотрят учёные редколлегии. Иногда они сами пишут рецензию, иногда привлекают для рецензирования внешних экспертов: одного-двух известных специалистов, не сильно связанных с авторами статьи.

Какие замечания они могут высказать её автору?

– Как правило, каждая рецензия содержит энное количество замечаний – изменить то, улучшить это, недостаточно полно освещён такой-то пункт. Иногда, к сожалению, ставится под сомнение и чистота эксперимента. В таких случаях материал возвращается на доработку. Бывает, что автор перепроверяет свою работу и доделывает её, случается, начинает спорить с рецензентами, инициируя переписку, которая может длиться месяцами.

Если же мнения рецензентов расходятся: один говорит «опубликовать», а другой – «отклонить», тогда судьбу статьи решает главный редактор, самостоятельно или с привлечением дополнительных экспертов. Сам я довольно часто рецензирую, тоже воюю с авторами...

Каким критериям должна соответствовать статья, чтобы её приняли к публикации в вашем издании?

– Во-первых, в статье должен быть представлен интересный научный результат, должна быть некая новизна. Если этого нет, мы пишем, что в виду несущественности полученного научного результата отклоняем данную статью. Часто такое происходит при обзоре индийских материалов, с нашими – реже. Помимо общей научной значимости, смотрим на качество описания эксперимента. Он должен быть представлен так, чтобы не возникало сомнений в его достоверности. А то иногда получается, что результат интересный, а опыт поставлен недостаточно грамотно. Начинаются мучения: может ли автор поставить контрольный эксперимент, подтверждающий правильность полученного ранее вывода. Иногда выясняется, что у автора нет возможности поставить эксперимент в соответствии с международными стандартами, но мы всё равно публикуем материал. На Западе, конечно, этот «фокус» не прошёл бы. У нас не так жёстко.

Если к содержанию претензий нет, то смотрим на оформление статьи. С этим пунктом у российских авторов, к сожалению, слабовато. В целом у нас учёные не всегда умеют достойно представлять результаты своих исследований. В большинстве случаев их статьи нуждаются и в научной, и в литературной редактуре. В итоговом варианте кое-какие огрехи всё равно остаются, но уж что имеем, то имеем. Процесс редактирования нельзя сильно затягивать.

Может ли автор оспорить отрицательную рецензию?

– Да, конечно, причём первый отрицательный отзыв – это ещё не приговор. Если члены редколлегии или рецензенты говорят, что представленный материал вообще не годится к публикации, мы отправляем забракованную статью ещё одному эксперту, чтобы полностью исключить предвзятостей или ошибок, но если уж и он даёт отрицательное заключение, тогда мы отклоняем статью. Иногда и этим дело не заканчивается, и автор начинает бороться с рецензентами. Я точно не помню, но, мне кажется, было и такое, что в конце концов автор отстаивал свою статью после отрицательной рецензии. Так или иначе, этот вариант не исключён.

Отличается ли сам подход к рецензированию в российских и международных журналах?

– Отличается, и, опять же, сравнение не в нашу пользу. На Западе процесс рецензирования очень формализован, чётко выстроена схема прохождения статьи, всё делается онлайн. Рецензенту даётся срок, за который он должен дать аргументированное заключение по предлагаемому к публикации материалу. Если время истекает, а рецензии нет, ему на электронную почту автоматически отсылается напоминание. Если же и это не помогает, то вообще ставится крест на этом эксперте: к нему больше не обращаются, считают его «недееспособным». Далее, там есть чёткие формулировки, по которым оценивается статья: «принять без изменений», «принять с небольшими изменениями», «принять с серьёзными изменениями», «отклонить». А наши эксперты просто пишут «свободную» рецензию, которая может занимать как полстранички, так и десять листов. Впрочем, в итоге они, естественно, тоже дают свою рекомендацию – «принять», «принять с доработкой» или «отклонить».

По какому принципу подбираете рецензентов?

– Полагаемся на компетентность членов редколлегии. Мы стараемся выбрать лучших специалистов по разным направлениям органической химии – нуклеиновые кислоты, белки, пептиды, сахара, физико-химические методы, компьютерные методы. В нашем резерве по каждому направлению один-два, а иногда три эксперта. Стараемся найти приличных учёных, которые не допустят  небрежности, тщательно прочитают и добросовестно оценят материал.

Не всегда люди охотно соглашаются рецензировать, так как эта работа отнимает много времени и не оплачивается. Иногда учёные просто отказываются от этой почётной миссии, или же мы заранее знаем, что определённый эксперт будет два месяца держать статью – бесполезно сотрудничать с таким.

Рецензируются ли статьи академиков?

– Рецензируются на общих основаниях. В том числе и мои статьи оцениваются другими экспертами. Чаще всего это анонимная процедура – всё-таки могут иметь место обиды из-за каких-то разногласий, может и до настоящей вражды дело дойти, но иногда эксперты напрямую контактируют с авторами.

Взимаете ли плату за публикацию?

– Нет, наоборот – авторам полагается гонорар. Платят они только в том случае, если хотят к тексту дать цветную картинку. Правда, цена при этом выставляется, на мой взгляд, чересчур высокая.

Могли бы припомнить такой случай, чтобы статья, опубликованная в «Биоорганической химии», вызвала большой резонанс в научном сообществе?

– Первое, что приходит в голову: выпуск, посвящённый 30-летию научного прогноза нобелевского лауреата Фрэнсиса Крика. В 2000 году, на рубеже тысячелетий, мы выпустили специальный номер, посвящённый предсказаниям британского биолога на десятилетия вперёд. За одним из этих журналов, в котором пятнадцать известных российских учёных анализировали, насколько соответствует прогноз настоящим событиям, в библиотеках стояли очереди. Это было действительно интересно. А так, чтобы отдельная экспериментальная статья вызвала некий переполох… Во-первых, таких материалов вообще немного. Во-вторых, если и есть претендующие на взрывной эффект статьи, то их отсылают в журналы типа Science или Nature. К нам приносят статьи, развивающие уже описанные эксперименты. Таковы научные реалии.

Трудности перевода

По Вашей оценке, какова прибыльность отечественного бизнеса в сфере научной периодики?

– Сложно сказать, доходы издателей не афишируются. Я допускаю, что академические издательства могут получать неплохую прибыль от выпуска журналов. Если взять, например, сорок изданий разной направленности – от астрономии до лингвистики, то тридцать из них могут быть убыточными, пять – ни то ни сё, а ещё пять принесут хорошие деньги. Предполагаю, что у отечественных физиков есть рентабельные журналы, причём они даже могут без английской версии нормально существовать. Я слышал, что наши физики-теоретики часто не тратят время на то, чтобы непременно на английском писать статьи, а публикуются в наших специализированных журналах. Физика у нас самодостаточная ещё со времён создания атомной бомбы.

Ваш журнал выходит за рубежом?

– Да, у него есть бумажная и электронная версии, в русском и английском вариантах. Электронная подписка сейчас пользуется большим успехом. Бумажные издания приобретают в основном официальные организации, такие как Национальная библиотека США и ещё порядка десяти подобных точек.

Перевод обеспечивает редакция?

– Разумеется, авторам это сделать будет трудно, поскольку сильно увеличит трудоёмкость написания статей. Конечно, качество перевода зачастую оставляет желать лучшего, иногда автор обнаруживает искажение смысла при переводе и начинает настаивать на переработке отдельных фраз, предложений. Хороших переводчиков в любой области не хватает, особенно в науке, где повсеместно используются специфичные термины. Иногда в переводах получаются просто смешные для учёного вещи, как будто машина переводила…

Как, кстати, восприняли скандал с неудачным переводом сайта РАН на английский?

– Когда вместо белкА появилась бЕлка? Позорище невероятное! При переводах научных статей, конечно, до такого не доходит, но тоже всякие коллизии возникают, авторы обижаются. Мы специально обращались в издательство с претензиями к качеству перевода. Они вызывали провинившихся, песочили их, даже меняли переводчиков. Но надо ещё работать и работать над этой проблемой.

Достойные Нобелевки

Назовите наиболее значимое, с Вашей точки зрения, научное открытие в области биоорганической химии за последние годы?

– Больше всего мне понравилась работа Крейга Вентера – попытка создания гомункулуса, живого из неживого. Я сам занимаюсь химическим синтезом, поэтому данная тема мне очень близка. Я всегда считал, что рано или поздно она встанет на повестку дня. Конечно, ещё абсолютно неясно, возможно ли это в принципе. Но, тем не менее, то, что делает этот учёный, вызывает у меня большой интерес и глубокую симпатию. Он уже синтезировал полный ген живого, хоть и простенького организма (микоплазма), который сейчас размножается по заложенным в нём законам. Уже сегодня можно создать фактически любую молекулу, правда, это стоит безумных денег. Формально остаётся понять, как объединить тысячи и сотни тысяч молекул в одной живой клетке. Посмотрим, что из этого получится. В принципе, данная проблема давно волновала умы учёных. Ещё на границе XIX-XX веков Эмиль Фишер хотел из аминокислот сделать искусственные пептиды и тем самым получить белок. Конечно, этого он сделать не мог, потому что белок был устроен гораздо сложнее, нежели он думал, но что-то подобное белку он всё же сделал: нанизал 18 аминокислот, и по тем временам (а шёл 1904 год) это был подвиг. Ажиотаж стоял невероятный. Все ждали, что вот-вот появится синтезированный белок, который вскоре «оживёт». Но тогда ещё не была открыта ДНК, поэтому реализовать проект было нельзя. Сейчас инициирована новая волна. Вентер вплотную подошёл к этому. Но, конечно, главные события ещё впереди, их придётся вершить нашим детям и внукам. Им предстоит разобраться, как на молекулярном уровне от неживого перейти к живому, сможет ли в принципе человек сделать это? Если сможет – ждите чудес.

К чему, интересно, это в итоге приведёт?

– Когда учёный что-то делает, он не говорит «зачем». Ему интересно, возможно это или невозможно? Он начинает сам творить живое. Ведь есть вещи, которые нужны. Нужна пища живому, нужна энергия, нужна природа – такой, какой мы привыкли её видеть. Хочется жить не в каменных трущобах, а в окружении нормальной красивой природы. Всё это, быть может, будет способна создать наука: результат будет достигаться с использованием искусственных живых существ. Какие-то вещи можно не трогать, а кое-где можно немного вмешиваться для того, чтобы сделать более благоприятными для человека, для его здоровья отдельные процессы или явления. Как пианист извлекает мелодию из инструмента, так и биотехнолог, познав тайны механизмов создания живой природы, сможет управлять всем живым на Земле во благо человека.

Сколько денег нужно российским биологам, чтобы они могли с не меньшим, чем г-н Вентер, успехом вершить научную революцию?

– Вентер, конечно, не ограничен в средствах, его исследования финансируют и государственные, и частные структуры. В современной России, к сожалению, отсутствуют традиции поддержки науки с какой бы то ни было стороны. Знаю, что Олег Дерипаска спонсировал попытки академика Владимира Скулачёва создать «лекарство от старости». Сейчас это всё перешло в несколько другую плоскость – создание новых лекарств-антиоксидантов. Это редкий, чуть ли не единственный пример так называемого меценатства в пользу науки. Конечно, он не делает погоды, и абсолютно несопоставим с той поддержкой, которую получают люди типа Вентера. Мы на неё и не рассчитываем. Для нас сейчас наиболее реален переход на нормальное государственное финансирование, хотя и этого всё никак не дождёмся.

Вам наверняка поступают предложения выдвинуть кандидатов на Нобелевскую премию…

– Я на них не реагирую. Раньше этот вопрос меня очень интересовал, потому что у наших учёных были какие-то шансы, а сейчас они сведены к минимуму. Знаете, как там всё устроено? Премию может получить только тот кандидат, которого выдвинули несколько сотен человек. Это должно быть массовое выдвижение. Для этого проводится компания, как правило, не публичная. В узком кругу называется имя – выдвинем такого-то учёного, в первую очередь, из американской науки, к которому из политкорректности могут «пристегнуть» ещё кого-то из Израиля, Великобритании, Японии. У нас не так развита научная общественность, чтобы участвовать, да при этом ещё иметь вес в таких подковёрных играх.

Да я и не верю, честно говоря, чтобы, по крайней мере, в нашей химико-биологической области кто-то мог претендовать на Нобелевскую премию. У физиков были такие возможности. В своё время, на мой взгляд, был достоин «Нобелевки» наш спектроскопист Владислав Воеводский, открывший явление электронного парамагнитного резонанса. Но он, к сожалению, умер.

С другой стороны, из всякого правила бывают исключения. Я совершенно не ожидал, но в 2008 году Нобелевская премия по химии была вручена японцу Осаму Симумора за исследования в области зелёного флуоресцентного белка. В нашем институте есть замечательная научная группа, которая работает в той же области на нобелевском уровне. Они могли бы быть «пристёгнуты» к японцу. Но, как известно, история не имеет сослагательного наклонения.

Цитируют советские статьи

Кстати, Вы сами в каких журналах публикуетесь?

– Стараюсь публиковаться за рубежом, так как мне тоже нужен индекс цитирования. Если там не проходит статья, печатаюсь в своём журнале.

На Вас часто ссылаются в статьях коллеги?

– Лучше всего цитируются работы, которые я делал ещё в советские времена.

Почему? Тогда уровень нашей науки был выше?

– Мы были на большом подъёме, абсолютно конкурентоспособны и интересны Западу. Они видели, что мы стремительно развиваемся и наверняка думали: «Бог знает, чего от них можно ждать, если они такими темпами пойдут дальше!» У нас организовывались симпозиумы «СССР – США», «СССР – ФРГ», «СССР – Франция» и т. д. И с большим удовольствием нас приглашали за рубеж. Сейчас мы стали им менее интересны. Впрочем, встречаются и приятные исключения. Например, через неделю состоится двусторонний симпозиум по нейробиологии, организованный Российской Академией наук и Берлин-Бранденбургской Академией наук.

Вы участвуете в «сколковских» проектах?

– Мы подали заявку, посмотрим, что из этого получится. Наша тема – новый класс лекарственных препаратов. Есть такие вездесущие биорегуляторы, называемые пептидами, которые имеют очень большой биологический потенциал и при этом безопасны. Если их привычным, «таблеточным», способом применять, они гидролизуются и разрушаются. А мы нашли способ сделать пептидные лекарства устойчивыми к разрушению, сохранив при этом все биологические свойства. Если довести их до клиники, то это было бы серьёзным успехом наших учёных.

Беседовала Наталья Быкова

13 октября 2010 года

Источник: http://www.strf.ru/organization.aspx?CatalogId=221&d_no=34145

<form action="" method="post" class="commentForm" id="commentForm-{0}"> <input type="hidden" name="pressId" value="171" /> <input type="hidden" name="parentId" value="{1}" /> <input type="hidden" name="id" value="{2}" /> <txt name="comment_text" id="comment_text">{3}</txt> <input type="button" class="button" value="Комментировать" /> <a class="button" href="javascript:void(null)">Отмена</a> <span class="wait">Подождите немного...</span> <div class="clear"></div> </form>